Золотые века [Рассказы] - Альберт Санчес Пиньоль

Человеческое существо, к которому они обратились, было инвалидом, потерявшим левую руку. В правой он держал прут и хлестал им уток, пытавшихся покинуть загон. Его проворству позавидовала бы даже белка, хотя этот человек по возрасту вполне мог оказаться последним из внуков Ноя. Незнакомец носил униформу, которая когда-то была густого синего цвета, но с годами приобрела тусклый пастельный оттенок. В наше время ни одна армия не приняла бы в свои ряды солдата в таких брюках и таком мундире. Скорее всего, униформа была куплена по случаю у сельских музыкантов или у лакея какой-нибудь гостиницы. Если бы не большая позолоченная медаль на правой стороне груди и девятнадцать пуговиц, покрытых золотистым лаком, гости могли бы подумать, что перед ними заключенный из гвианской тюрьмы. Однако его нищета сочеталась с крайней опрятностью. Пустой рукав был аккуратнейшим образом подвернут и зашит ровно на высоте культи. Посередине живота блестела огромная пряжка с надписью Deus et machina[48]. Что же касается физического облика данного персонажа, то у стороннего наблюдателя его вид вызывал смесь сомнения и содрогания. Свой череп этот человек брил наголо, желая избежать нашествия вшей, и так усердствовал, что становились видны темные пятна на коже, как у чистокровного далматинца. Щеки казались такими впалыми, словно кто-то выкачивал из него воздух изнутри, нос скорее походил на клюв. Позвоночник бедняги был согнут пополам: несчастный передвигался, склонившись к земле, подобно живой Пизанской башне. Он вел себя так, будто не расслышал имен ученых мужей, словно его внимание было целиком занято разбегавшимися утками. Тон нотариуса стал более строгим, и он потребовал, чтобы его собеседник назвал свое имя. Тот ответил голосом человека, который в это время жует пауков:

— Пистроникус Пистроникус Пистроникус Пистроникус. Чего вам от меня надо?

— Сомневаюсь, что я что-нибудь понял, — сказал нотариус.

Однорукий вздохнул. По его согбенной спине можно было подумать, что он разговаривает с грибом.

— Пистроникус — это мое имя, но никто с первого раза ничего не понимает, поэтому мне приходится повторять его еще раз. И фамилия у меня тоже Пистроникус, с ней такая же проблема. Из-за этого, когда меня просят представиться, я произношу и имя и фамилию по два раза, чтобы люди всё хорошо расслышали и чтобы им не приходилось задавать свой вопрос дважды. Но все без толку. То ли люди глухи, то ли не слушают, когда с ними говорят, что, в общем-то одно и то же, но мне остается только повторять сначала имя, а потом фамилию, да еще к тому же добавлять вот это разъяснение. Очень утомительно быть Пистроникусом. Так чего вы хотите?

Нотариус хотел видеть директора цирка. Между тем господин Пистроникус расправлялся с очередной уткой. Потом он ответил тоном чиновника из министерства:

— В настоящий момент господин Батис Каффо отдыхает в своем личном вагончике и никого не принимает.

Разговор грозил превратиться в спор между силой закона и частной собственностью, так как нотариус уже готов был пустить в ход самые серьезные доводы. Однако они не потребовались. Господин Пистроникус повернулся, перестал заниматься разбегавшимися утками и, предоставив гостям возможность следовать за ним, сказал:

— Если вы нотариус, тогда пусть так и будет записано, что я вас предупреждал, пусть никто потом не сомневается.

Они действительно последовали за ним. Повозки и вагончики сгрудились на лугу, образовав сложный лабиринт. Когда посетители уже окончательно потеряли возможность ориентироваться в пространстве, господин Пистроникус, не разгибая спины, на ходу поднял вверх свою культю.

— Я ветеран греческой кампании и ношу в своем теле тридцать три осколка. — Тут он замедлил шаг, повернулся к гостям вполоборота и добавил, словно речь шла о чрезвычайно важной подробности: — Это был разрывной снаряд гаубицы.

Однако его слова открывали слушателям иное измерение. Трудно было представить себе биографии существ, населявших эти кибитки и вагончики, будь то человек или получеловек, животное или полуживотное. У них не было ни прошлого, ни будущего, все они принадлежали царству настоящего, словно извечно жили в мире чудовищных странников, словно никто и никогда не изгонял их из цивилизованного общества, словно сама цивилизация была изгнана из этого лагеря.

Они миновали вместе еще несколько проходов. Потом господин Пистроникус остановился перед вагончиком, который ничем не отличался от остальных, разве что фанерная дверь у него была не такой гнилой, как у прочих.

— Мы пришли, — произнес он, отступая на несколько метров.

Вагончик сотрясался на осях колес. Приезжие не понимали, в чем дело, пока не соотнесли ритм раскачивания вагончика со стонами, доносящимися оттуда. Было очевидно, что в этой любовной схватке сошлись яростные противники. Довольно долго трое гостей стеснялись постучать в дверь, но время шло, а любовный пыл парочки никак не желал утихать. Наконец нотариус кивнул своим товарищам, ища у них поддержки, и постучал в дверь. Раскачивание вагончика прекратилось, стоны смолкли. И сразу после этого сердитый голос произнес:

— Кто там? Я вооружен.

— Господин Каффо? — спросил нотариус. — Мы члены комиссии, которой поручено внести дополнительную информацию в теорию Дарвина.

В ответ открылось маленькое окошко, и голос с явным австрийским акцентом произнес:

— У меня есть ружье. Только подойдите, я буду стрелять.

— Господин Батис Каффо думает, что его собираются обвинить в половой связи с женщиной-зеброй, — вмешался господин Пистроникус, который на этот раз жевал горбушку хлеба. — В некоторых местах закон карает за подобные действия, а в других — нет.

— Мы не имеем отношения к органам охраны порядка, господин Каффо, — успокоил его нотариус. — Мы получили сведения о том, что цирк приютил один экземпляр, представляющий огромный интерес для научного прогресса. Мы просто хотим подтвердить или опровергнуть гипотезы Дарвина.

— Нет тут у нас никаких гипотез, зато есть карликовые гиппопотамы. Но они не продаются. Сколько вы хотите предложить за карликового гиппопотама?

— У нас нет валюты, — пояснил нотариус.

— Гроши, гроши, гроши, зачем еще валюта? — произнес невидимый человек. Некое подобие заливистого ржания вторило его голосу. — Лучше молчи, чтобы тебя никто не увидел, — добавил шепотом господин Каффо.

— Если вы позволите нам произвести надлежащий визуальный осмотр особи, представляющей для нас интерес, — сказал антрополог, — после него мы незамедлительно удалимся и не будем вам мешать.

— Это будет всего лишь френологическое исследование. Мы произведем антропометрические замеры, — добавил биолог. — Не исключаю суггестию по Месмеру[49] или гипнотический метод Римпиуса. Не более того.

— Что это вы тут мелете? — сказало ружье, двигаясь от одного угла рамы до другого. — Пистроникус! Что это за люди? Почему они так хорошо одеты? Что им здесь нужно?

— Мне кажется, что они явились, чтобы посмотреть на нашего сверхъестественного человека-ядро, — предположил господин Пистроникус. — Впрочем, кто знает…

— Только и всего? Это правда?

Из окошечка высунулась голая рука. Капризной природе было угодно украсить ее пальцами разной длины, а ладонь поставила бы в тупик даже самую сведущую в хиромантии цыганку. Рука схватила пачку денег.

— А ну, давай, давай! — Рука требовала удвоения предложенной суммы.

— Ну, ладно. Я готов терпеть ваше присутствие, потому что вы христиане. Иудеи мне никогда не нравились. В Одессе я познакомился с шестью евреями, которые прекрасно устроились. Они занимались контрабандой и торговали святыми иконами, не будучи христианами. Я же честный христианин, и мне никогда не приходило в голову нарушать законы, клянусь вам. Если кто-нибудь спросит вас обо мне, так и скажите, что я христианин и не занимаюсь контрабандой образов святых. Даже если никто вас об этом не спросит, все равно так и скажите. Особенно префекту: внушите ему, что я настоящий христианин и ни в какие темные дела не лезу. Пистроникус! Покажи дорогу этим гипонаучным господам.

Окошечко захлопнулось с резкостью, достойной какого-нибудь государственного учреждения. Господин Пистроникус, проявляя исключительную услужливость, проводил их до вагончика, имевшего форму бочонка, распухшего цилиндра, снабженного иллюминаторами без стекол.

— Выходи, — приказал однорукий господин, не распрямляясь, с отсутствующим видом.

Откуда-то издалека донеслась песня невидимой скрипки, и прежняя печальная отрада закружила в небе и погладила три затылка.

— Выходи, кому сказал, — решительно повторил Пистроникус, стуча в дверь прутом, которым раньше загонял уток, и из-за его бесцеремонных действии кибитка показалась посетителям загоном для скота.